На краю земли - Патрик О`Брайан

— Чем ты так расстроен, Джек? Ты больше похож на кошку, у которой утопили котят, чем на капитана.

— Так оно, пожалуй, и есть. Знаешь, «Сюрпризу» приказано следовать домой, где его поставят на прикол или отправят на слом. Поэтому вот уже несколько недель я бьюсь как рыба об лед, готовя его к последнему походу и отбиваясь от полчищ всякого люда, норовящего бесплатно прокатиться до Англии или устроить на дармовщинку переезд своим семьям и друзьям. А каких-то пять минут назад я невесть отчего совершил дурацкий поступок: вопреки своим правилам взял к себе никому не нужного мичмана-перестарка, потому что этот бедняга выглядел чертовски тощим. Это была всего лишь сентиментальность, глупая снисходительность. В конце концов, ему это ничего не даст; он не будет ни благодарным, ни полезным. Только разложит моих юнцов и обозлит матросов. На его лице написана судьба пророка Ионы. Слава богу, наконец-то приходит «Каледония»! Могу составить рапорт и отплыть, как только мой разъездной катер вернется из Магона, прежде чем кто-то появится на борту. Начальник порта тоже тот еще пройдоха — пытался всучить мне дюжину завалящих матросиков и одновременно выманить у меня лучших моряков. Да не на того напал! В конце концов, во время перехода до Ла-Манша корабль может столкнуться с неприятелем, и мне хотелось бы, чтобы и в последний раз «Сюрприз» не подкачал. Но даже в этом случае…

— Сочувствую тебе, Джек. К тому же тебе туго пришлось в заливе Замбра, — произнес Саттон, которому было известно о произошедшем лишь понаслышке.

— Было дело, — ответил Джек Обри, покачав головой. Немного погодя он спросил: — Ты знаешь, что произошло?

— Как не знать. Твой посыльный баркас застал вице-адмирала в Порт Магоне, и тот сразу же отправил «Алакрити» в Тулон за главнокомандующим.

— Хочу надеяться, что они успели вовремя. Если повезет, то он должен добить большого француза. Знаешь, Билли, все не так просто — там произошла какая-то грязная история. Мы попали в западню.

— Все об этом говорят. Вернувшись недавно с Мальты, один поставщик провизии рассказывал о большом скандале в Ла-Валлетте. Один крупный чиновник перерезал себе глотку, а дюжину человек перестреляли. Правда, сам он слышал об этом от вторых или третьих лиц.

— А о моем катере есть известия? Я отправил его на Мальту со вторым лейтенантом, когда задул встречный ветер, и у нас не было возможности быстро добраться до Гибралтара.

— Ничего о нем не слыхал. Зато знаю наверняка, что твой баркас подняли на борт «Бервика», поскольку здесь была назначена встреча с главнокомандующим. Мы плыли вместе до вчерашнего вечера, когда во время шквала он потерял фор-стеньгу. Поскольку Беннет не решился показываться на глаза адмиралу с огрызком фок-мачты, он просемафорил, чтобы мы продолжали идти. Но при таком изменчивом ветре, — добавил Саттон, посмотрев на высокий гребень Гибралтарской скалы, — он застрянет, если не поторопится.

— Билли, ты знаешь адмирала гораздо лучше, чем я. Неужели он действительно рвет и мечет?

— Сущий аспид! — отозвался Саттон. — Слышал, как он раздраконил мичмана, ограбившего капера? note 4.

— Нет.

— Дело было так. Несколько шлюпок с судов эскадры высадились на борт гибралтарского капера, установили, что его бумаги в порядке, и отпустили с миром. Спустя какое-то время мичман с «Кембриджа», здоровенный волосатый недоросль лет эдак шестнадцати, искавший, видно, популярности у матросов, вернулся, заставил команду капера погрузить в его шлюпку запасы портера, а затем, очевидно окончательно тронувшись умом, напялил на себя синий мундир их капитана с серебряными капитанскими же часами в кармане и с хохотом отчалил. Капитан капера подал жалобу, и его вещи нашли на койке мичмана. Я присутствовал на суде.

— Мальчишку, видно, выгнали со службы?

— С ним обошлись гораздо круче. Приговор гласил: «Разжаловать из мичманов самым позорным образом, сорвав с него мундир на шканцах „Кембриджа», и лишить причитающегося ему жалованья». Приговор следовало огласить на всех кораблях эскадры. Если б ты не находился в Замбре, ты бы знал об этом приказе. Но это еще не все. Сэр Фрэнсис написал командиру «Кембриджа» Скотту. Я видел это письмо, вот что в нем было: «Сэр, настоящим вам предписано исполнить приговор трибунала, вынесенный Альберту Томкинсу. Прикажите обрить ему голову и прикрепить к его спине табличку, указывающую на совершенный им позорный поступок. Впредь до моих дальнейших распоряжений он должен выполнять обязанности уборщика гальюна».

— Господи помилуй! — воскликнул Джек, представив себе гальюн восьмидесятипушечного линейного корабля, рассчитанный на пятьсот матросских задниц. — Этот бедняга, поди, еще из хорошей семьи и не без образования?

— Он сын Томкинса, адвоката адмиралтейского суда на Мальте.

Оба прошли в молчании несколько шагов, затем Саттон сказал:

— Забыл тебе сообщить, что на борту «Бервика» находится твой бывший старший офицер, который получил повышение за твой бой с турком. Он тоже отправляется домой, рассчитывая получить в командование судно.

— А, Пуллингс! — отозвался Джек Обри. — Я был бы рад повидаться с ним. Он лучший из всех старших офицеров, которые у меня были. Что касается судна… — Оба покачали головами, зная, что в списочном составе флота свыше шестисот капитанов — больше чем по два на один шлюп, а на суда классом ниже шлюпа в капитанском звании не назначают. — Надеюсь, что на «Бервике» находится и знакомый мне капеллан note 5, — продолжал Джек. — Одноглазый капеллан отец Мартин — превосходный человек и большой друг моего судового врача. — Немного помолчав, он добавил: — Билли, не откажешь мне в любезности отобедать со мной? Нынче мне придется устроить обед, на котором могут съесть меня самого, и такой умный собеседник, как ты, очень бы меня выручил. Как тебе известно, сам я не мастер вести беседы, а у Мэтьюрина есть противная привычка молчать как рыба, если тема разговора его не интересует.

— А кто приглашен к твоему столу? — спросил Саттон.

— Ты когда-нибудь встречал в Валлетте миссис Филдинг?

— Прекрасную миссис Филдинг, которая дает уроки итальянского? — покосившись на Джека Обри, стал выяснять Саттон. — Разумеется.

— Дело в том, что я ее подвез на своем «Сюрпризе» до Гибралтара. Но из-за дурацких слухов, совершенно необоснованных, Билли, клянусь честью, ее муж, похоже, решил, что я наставил ему рога. Вот эта самая чета Филдингов и пожалует на обед. Хотя в записке они заверили, что это доставит им большое удовольствие, я подозреваю, что мой язык может сослужить мне дурную службу. Господи, Билли, я слышал, как ты распинался перед избирателями в Гемпшире, ты без страха пускал в ход все средства — шутил, провоцировал, рассказывал анекдоты, бил не в бровь, а в глаз. Словом, это был шедевр красноречия. Будь другом, выручи меня.